Хобби. Брызги шампанского

С боссом были земляками по Западной Сибири. Суровый, закопчённый и одновременно душевно чистый Кузбасс уверенно ставил на коньки и лыжи с детских лет. Пять – шесть месяцев в году почти ежедневно на катках, замёрзших речках и болотцах, на сопках и холмах, трамплинах и серпантинах. Такой зимний моторный алгоритм продолжался до поздней юности. Летом, из-за засилия таёжных мест клещами, некоренные жители старались вырываться к югу. Нашей семье даже довелось съехать окончательно, правда на запад. Боссу тоже, но спустя время.

Коллегами встретились с целеустремлённым исследователем на земле Среднего Поволжья, где объединяющим началом послужила тяга к восстановлению здоровья при самом распространённом хроническом недуге, разрушающем прямохождение и не только.

Столица самой большой страны Советов (и заветов) объединяла нас с будущим академиком диаметрально противоположными ассоциациями. Мне случилось там родиться, провести первые годы жизни, бывать на каникулах, а затем уже больше касаться театральных, библиотечных и клинических миров Москвы. Мой же начальник туда стал часто заезжать на пороге деловой зрелости, когда центральный мегаполис открылся перед его смекалкой всеми прелестями своих возможностей.

Будучи сыном школьного учителя, разносторонний деловой направитель был самым незаметным, а стал самым плодовитым учеником моего папы. Вот уж точно – следовал как тень. Через него, как своего официального наставника, я оказался не по существу, а только формально научным внуком родного отца -- патриарха науки. В стране, где преемственность поколений не поддерживалась, именнуясь семейственностью, выбранная расстановка акцентов уже была допустимой.

Во время знакомств сторон на моей свадьбе, родитель жениха посвятил скромной восходящей звезде следующее представление:

Бесшумный экземпляр стремительной ракеты!
Любой вам скажет, кто же это?
Снаружи – лед, внутри – огонь бесовский...

С неприметным «термоядерным коллектором» умственной энергии было на редкость легко. Никакой неестественности..., особенно в мастерстве сибиряка растворяться в интересах собеседника. Кого такое не поглотит, не разведёт? Правильно – только тех, кто уже разгадал отработанный ход умелых психологических диверсий. Идущее исподволь его чувство юмора и дальновидное умение выставлять объектом незатейливых шуток самого себя, подкупало чрезвычайно и надолго. Кроме всего, раннему деятелю выдалось н а б л ю д а т ь примеры искреннего поведения его педагога. Как упоминалось, прилежный помощник неизменно следовал за усвоением гуманных истоков, но подойти вплотную, к сожалению, удалось не во всём. Однако, рос над собой на глазах. Выстроенный стереотип его магического великодуши давал право создавать разноплановые образы о нём, как о птице большого полёта. Прозорливый политик сам участвовал в их непринуждённом оформлении. В результате, «слуга царю, отец солдатам» был с ними не только знаком, но и принимал озорные поддёвочки с готовой встречной иронией. Как подобает выдающейся личности – не опускался до обид, возмущений и выяснений, причём не только в период расправления крыльев. Недавний тихоня с доверительной улыбкой обсуждал прегрешения, даже теперь -- после полной прорезки голоса. Ну, а в расцвете славы – с кем чего не бывает? Тем не менее, зуды гордыни и великодержавные заносы в развернувшемся властелине выпячивались куда реже и умереннее, чем у провинциальных нуворишей.

Обладая уникальными способностями скорочтения, растущий обозреватель мгновенно схватывал местонахождения наиболее увлекательных заметок периодических малодоступных изданий. Как бы невзначай, захватив интересный журнальчик и предлагая секретаршам, работникам бухгалтерий, отделов кадров и канцелярий ознакомиться с любопытными строками, отечественный Карнеги избегал бюрократические проволОчки, не выстраивал себе излишних препонов, блестяще разрешая бесперспективные для других продвижения.

Пытливый изыскатель стал самым молодым клиническим профессором в Советском Союзе. Усилиями прирождённого дипломата был «пробит» первый в мировой истории медицины курс, а потом и кафедра по Делу жизни его учителя. Стеничным последователем внедрялась в последипломное обучение научно-практическая доктрина папы. После открытия совершенно нового департамента, выросший политик уже умело придерживал 7 (!) месяцев его работу, пока Минздрав СССР не разрешил принять на академическую деятельность ассиситента с непопулярными анкетными данными. Красноречивому лектору принадлежала расстрогавшая по указанному поводу публичная высокопарная фраза: « Если не «ему», то кому обучать врачей позвоночному остеохондрозу!».

Легендарный аналитик и «синтезёр» родил Всемирную Ассоциацию и Евро-Азиатскую Академию, став разумеется президентом их обеих. Также запустил издание периодических научно-практических журналов. Организовал мощный Восстановительный Центр. В считанные годы определил научный «крен» многих подразделений Медакадемии. Осуществил проведение пяти Международных Конгрессов. Не без подстраховки прирождённого администратора, вашему покорному слуге удалось начать в СССР преподавание врачам запрещённую тогда (1980) «буржуазную» терапию, а в 1981 году выдать в печать манифестную научную продукцию по совершенно оригинальному – «сногсшибательному» и одновременно, на ноги ставящему методу. В Перестройку, предприимчивый организатор развернул головокружительный бизнес, расположив, прибрав и финансово нейтрализовав полезных медректоров и работников Минздрава не только републиканского масштаба, но и федеративного. Покоритель позиций уходил из жизни по-великому, как Ленин от несвойственной заразы; точно в том же возрасте (54), очень мучительно, но от другого. Не прикасаясь никогда к табаку, очень мужественно скончался от рака лёгких. В последние дни, вокруг больницы и самой постели в клиническом кабинете процветавшего хозяина, практически одновременно суетилось не меньше десятка убитых горем близких женщин. Злые языки с трагизмом сплетничали тогда, что дамы боролись за «близость к телу». Друзья, сослуживцы и «нужники» не мешали, стараясь не наблюдать жуткую картину. Не переставая плакали обе дочери, обе жены (одна изначальная)... , ну и остальные избранницы. Если раньше «девушки» были едва осведомлены в существовании альтернатив, то возможность познакомиться им в те мрачные дни представилась в полной мере.

К семье относился, по-своему прекрасно, парадоксально ревностно, очень оберегая и опекая заботой перманентную жену и девочек. Бедняга не умел расставаться с остальными любимыми. Многим писал диссертации, с некоторыми издавал монографии. Обласкивал их до конца. Почти всех! Подарил дома, поездки на моря, квартиры, рабочие места. В широкой непонятной натуре не происходили ни взаимные, ни последовательные подмены пылкого чувства. Увлечения почковались и присоединялись, не нанося ущерба предыдущим и примыкающим. Такое дано лишь душе ребёнка, способного бездумно любить всех своих бабушек и дедушек, братиков и сестричек, или родителю – по отношению к собственным детям. Однако, завидный опекун был не рядовым организмом, а «глыбой» -- живым компьютером. Этим всё и объяснялось.

Продуктивный «самородок» не влюблялся до умопомрачительности, не терял головы, да и самообладание не утрачивал, а романтизмом не веял даже при свежем сердечном зацепе. Мэтр науки и практики, как бы скорее не любил, а покровительствовал, нередко и чисто платонически. Правда, «комбинатору» не изменяло и другое. Отличался биологической глубиной сексуальности, одновременно совершенствуясь успешно в антураже её широких границ. Когда «многостаночный Ромэо» их перешёл, ухватив пассию с недозволенных высот, вызвали почему-то с работы его младшего специалиста из районной больницы. Спросите, куда же пригласили автора рассказа? К Министру Здравоохранения! Ни больше, ни меньше! В своём огромном кабинете похотливый чиновник на пару с седовласым замом устроили двухчасовой допрос об интимных предпочтениях и вкусовых наклонностях моего тематического руководителя -- очень подозрительного в то время ещё своей малой заметностью. Не стоили вдвоём кремлёвцы одной лобной доли, пусть на пару с центральной извилиной скромного соперника. Так-то оно так, но дорожку уже спелый рыцарь перешёл номенклатуре основательно. Они не раскрывали, кого из любимиц следовало оставить в покое. Ещё бы – засвечиваться принародно! Не опускались до прозы собственных разоблачений! Тем не менее, дали понять, что не отстанут. Подрабатывающий тогда ещё дежурствами «Дон Жуан», пребывал в ночном недоумении. -- От кого же отказаться? Совершил несколько пробных разрывов. Поверенного в таинство товарища вновь вызвали со службы. Бросил приём, оставил больных, ехал в пурге по гололёду опять в Кремль из рабочего городка. Ханжески мурыжили ещё три часа их собственного рабочего времени, так и не выложив карты. Призывали «накрутить развЕвающийся хвост» прыткому клиницисту, моральный облик которого развИвался также в неверном направлении. Запутавшийся, но не запуганный «стахановец» сделал ещё несколько претенциозных показательных «бросаний», и... сановники отстали. Так, эмпирическим методом проб и ошибок, представитель плеяды «казанОВских» учёных исследовал – кто есть «ху»? В целом же, в большей мере интеллектуальный охват шустрой личности при её эмоциональной сдержанности, всегда выделял по жизни нашего героя рассказа.

Произошедший инцидент с плотским цинизмом власти в одном, переворачивающей задом-наперёд иерархические планки подчинённых – в другом, окончательно убедил, что сталинизм не забыт и ещё не скоро будет предан забвению. Виновника произошедшего такой поворот дела конечно приструнил, но обескураженности никакой не вызвал.

-- Дело житейское – прокомментировал обузданный министерский конкурент и продолжал движение флагманом, но с большей осмотрительностью.

Самообладание «повелителя разноцветных приливов» было завидным. От ровного чувства его ни что не отвлекало. Даже ни капельки не отражались на мужском ритме -- ни лобовой удар его новёхонькой «тройки» в первый раз, ни её угон -- в другой, ни её полураздетое возвращение – в третий. Ни один мимический мускул «нежно-шуршащего танка» также не дрогнул, когда его публично и в подробностях упрекнул председательствующий на банкете конференции. Казанский «шейх» прибыл в областной центр с немалой свитой фрейлин, заказав предварительно просторный номер лишь на одного себя. Все были обескуражены, кроме делегата: самогО или сАмого «бронированного» -- в обоих смыслах.

Московские воротилы, уже позже -- очень считаясь с волжским доблестным фаворитом, называли его «археологом». Образная форма наглядно соответствовала действительности. Все диву давались, где можно умудриться раскапывать такие уникальные экземпляры противоположного пола, а изысканному мужскому нутру удавалось!? Отличались некоторые, правда, своей полезностью на благо делового роста, нужд кафедры и облегчения быта основной семьи искромётного гуру. В остальном же, их ненавязчивая аура куда больше вызывала изумление, чем подобное у их любимого, всё-таки супер-предприимчивого немелкого мужчины от роду, коего кудри вовсе и не должны были красить. Вся же личная «султанова гвардия» хорошо работала, как в солнечном Татарстане, так и в других тёплых местах. Не трудно представить, что именно подобный симбиоз команды, будь таковой от ближне-восточного гарема, прекрасно справлялся бы со шпионскими заданиями на соседских территориях.

Неустанный полководец дал путёвку в жизнь и многим достойным последователям, несущим высоко знамя, как на нивах реабилитационной службы, так и персонального бизнеса. На его юбилее один из оперившихся молодых людей даже открыто признал в нём гения, чем вызвал некоторое замешательство. Самого виновника торжества это приятно смутило, а некоторые даже прослезились.

Одним словом, в обществе удалого режиссёра, который плавно проснулся в творческом докторе, скучно почти не бывало. Стоило с неуёмным заведующим оказаться вне больничной палаты, а уж за стенами кафедры -- подавно, молниеносно закладывались идеи и проекты всякого рода. Чего только не присходило в автономной республике по месту жительства, а за пределами родных пенатов приключений бывало -- хоть отбавляй. Об одном из слегка драматичных, почти не амурных, а скорее забавно-задушевных залётах предстоит история.

Евро-Азиатским чудакам средней полосы свойственно скучать по высокогорным снегам летом, а по морскому прибою зимой. У самих снега завались и спуски найти не трудно, да и летом водных просторов предостаточно, а вот тянет необъезженная душа в жерло острого контраста. Никак не имётся, даже в хрустальных пределах климатического благополучия и пищевого услада минеральных курортов Нальчика, Кисловодска, Пятигорска. Охота ещё выше -- на ледники Бакурьяни, Теберды, Донбая, Чигета, Приэльбрусья. Куда деться от органического естества? Лишены были в молодости стереотипа свободных перемещений во имя доставления удовольствия. Не по-пролетерской это нравственности. Слишком роскошно. И вот, оказавшись в непосредственной близости от великих соблазнов, гордый «отшельник» слегка дал волю чувствам предаться скромному разврату зрелищного путешествия, но не без сопутствующего извлечения научного материала. Следовало понаблюдать, каково опорно-двигательному аппарату без наружной амуниции в условиях кислородного голодания над снегом горных вершин? Разрешались свитера под пиджаки, не более. На ногах – обычные туфли. Спец-обогрев допускался лишь изнутри, но после выполнения главной задачи. Поехали к вершинам караваном на нескольких «Волгах». Выбрали на сей раз двухглавый Эльбрус. Хотелось уж очень повыше.

Во время прогулок на остановках отдыха главный консультант никак не мог отделаться от приставленного к нему гигантского центуриона, наступающего на удлинённые для утепления брюки. Не понимал, чего тот от него хочет? Когда увидел, что все его сотрудники передвигаются в похожих сопровождениях телохранителей, успокоился и принял как должное. Вначале всё-таки выяснил.

-- Чего они опасаются? – спрашивал почтенный гость недовольным голосом. – Что нам угрожает?

-- Приступы внезапного падения в разрежённом пространстве высокогорья! – отчеканил сопровождающий нас местный невропатолог. – Высота подбирается уже к 2-м километрам над уровнем моря. Предстоит ещё столько же, но уже на 2-х канатных линиях.

Оставив по прибытии автомобили у ресторана последней дорожной черты, прошли к вагончикам первой подвесной дороги. Поднявшись в воздухе ещё на киллометр, оказались среди снегов. День был ослепительно солнечным с полным безветрием. Звенящая незнакомая тишина. Это вдохновляло и прогуливающийся «вождь» настоял, чтобы охрана всё-таки была снята. Обстановка располагала к уединению и безмолвию.

Последняя ветка подвесной дороги уходила вообще в небеса -- к основанию величественных вершин сияющего голубизной кавказского красавца. Ничего не предвещало неожиданностей, и мы одни рискнули подняться на самое, самое. Путь уже в другом салоне опять пролегал над бездонными пропастями. Высадившись неподалёку от «Приюта 11», где уже и огонь почти невозможен из-за разряжённости атмосферы, заметили значительное учащение сердцебиения. Часто задышали тоже.

Самое верхнее основание Эльбруса

-- Никаких дополнительных движений, особенно резких, тем более после вчерашних банкетных перегрузок, – очень сосредоточено отрекомендавал больше себе, всегда работающий наш “мозговой центр”. -- Подышим свежайшим, прочистим мозги, – вновь молвил старший, не отрывая завороженного взгляда от белоснежного исполина прямо перед глазами.

Нам рассказали, что если растопить лёд и снежные покровы Эльбруса, талые воды покроют Англию плюс часть Скандинавии слоем воды в 10 см. Зачем нужно было для сравнения переноситься столь далеко в недоступные по тем временам страны -- не знаю. Наверно, для пущей важности осознания грандиозности священной горы. Это-таки впечатляло.

-- А может быть присесть? -- спросил я и повернулся в поисках удобного места и оторопел! Главный Кавказский Хребет , средняя высота которого была нам известна, располагался как на ладони... под нами! Сопоставляя известное с произошедшим, прямо скажем разволновались, и вот тут-то нас повело. Сказалась и ослабленность вестибулярного аппарата, и усталасть адаптационных способностей после вчерашнего празднования уикенда. Быстренько нашли похожий на выступ, обдутый от снега малопригодный для отдыха кусок скалы и поместили на него в скрюченных позах часть наших телес. Успели развернуть на вечной мерзлоте и газетку, с которой наш старший научный работник никогда не расставался. Уже подташнивало, выступил холодный пот, а лица горе-альпинистов заметно побледнели. До возвращения скрывшейся в бездне кабины оставалось не менее получаса. Тем временем, откуда-то наплыл туман, подул ветерок, резко похолодало. Натянули свитера на головы, прижались друг к другу, обнялись и решили, что будем выживать. Вдруг почудилось, что заброшены в космос, причём без скафандров.

Наплыв облачности на горную цепь Главного Кавказского хребта

-- Если спасёмся, прогреемся шампанским у подножья, – мечтая пообещал мне на ухо без заметного оптимизма партнёр по слиянию одетых тел. Его дыхание в шею едва грело только одно место, а потому воодушевление не вселяло. А ведь там, внизу, своим ходом текла размеренная жизнь с теплом и кислородом! Сердца двух забились ещё чаще. Закрыли глаза.

-- Кавказ подо мною, один в вышине, стою над снегами... – попытался декламировать я.

-- Проводим внутренний аутогенный треннинг?! – опять оборвал, но и без иронии одобрил, не на шутку взволнованный экспериментатор. И продолжил – Молчим, экономим запасы калорий!

Встрепенулись вдруг от ехидного дружного хохота с подветренной стороны. Профессионально экипированный отряд горнолыжников прокатывался мимо, показывая на нас пальцами, качал головами. И тут мы вдруг очнулись, увидев возможность продолжения жизни. Продышались, осмотрелись, расцепились, поёрзали. Состояние наше и погоды улучшилось. Успокоились. Небо было затянуто, но вид на остриё гребня гор вновь открылся. Оставшиеся минут десять по обоюдному признанию были одними из самых впечатляющих и полезных за нашу жизнь. Стояли над Миром! Смотрели во все глаза, въедались всеми фибрами в торжественную красоту вечности, переживая её до дрожи, но уже не от холода, а из-за потрясения от соприкосновения с небывалой божественностью. Фотокартины справедливо отражают место нашей переделки, ракурс, но передать эмоциональное вливание не в состоянии.

Вид с основания Эльбруса на Главный Кавказский Хребет

В ресторане предгорной гостиницы промёрзших «горнопроходцев» уже давно с нетерпением ждали. Потерявшие нас «секъюрити», виновато суетились вокруг спустившихся с небес ещё живых отважных «чайников». Стол ломился от еды и напитков. Поджидающие сотрудники, весело проводящие здесь время, уже давно разминались изнутри. Им были неведомы наши недавние ярчайшие переживания. Здесь было весело и уютно. Брызги шампанского разлетались во все стороны, придавая воскрeсному дню в горах особый восторг изобилия жизни. Золотая винная кристальность нетерпеливо взрывалась прямо в фужерах, обдавая лица его сладким дурманом. Пустые бутылки из под шампанского тут же наполнялись вновь, но уже нарзаном – изначально газированным уже в источнике, который без устали извергался тут же за углом отеля. Щекочущая горло влага воспринималась как «найденная» после недавнего стресса. Вся обстановка неудержимо излучала пышное празднование. Нам же «высокогорцам» контраст спуска с переходом от «божьего дара» к такой вот – совсем нескучной «яичнице» оставил в памяти особую пикантность. Тем временем трапеза занялась.

Вдруг «фельдмаршал» вежливо остановил сладко поющих словоохотливых кабардинских коллег. В наступившей тишине было лишь слышно, как бокалы наполняются «Столичной». В дополнительных чашах бурлился ледяной нарзан для заливания внутрь после вкушения горячего жира бадриджани и сациви. Хачапури и воздушный лаваш не выпускался из рук.

Проникновенный тост профессора завершился полным осушением хрустальных бокалов с водкой. Слезящаяся газированная «водичка» воспринялась как закуска -- очень кстати вдогонку. И тут понял, что произошло непоправимое. В возбуждённой суете застолья кто-то недосмотрев, налил мне шампанского вместо пузырящейся минеральной воды. Бутылки же были одинаковыми. После крепкого напитка, градусы сладкого газированного вина прочувствовал лишь на последнем глотке. Предыдущие воспринял нарзаном на протяжении очень желанного запивания. Гремучая смесь не заставила себя долго ждать. Усиленный свежим газом, объёмный коктейль всосался в кровь в считанные минуты. На фоне мощной «артподготовки» накануне, на пару с только что перенесенным поднебесным опытом, в голове всё бурно поплыло и закружилось после выпитого залпом «ерша». Во избежание неловких последствий, без извинений встал из-за стола и покинул помещение, побежав скорей проветриться к ближайшему обрыву.

Прийдя в себя, умылся из посланного мне богом минерального источника и вернулся в зал. Надо было видеть лица моих коллег и местных джигитов. Они выражали попеременно то сарказм, то недоумение, то сострадание, то просто расплывались в умилительном смехе. Остыли и рассказали.

За несколько секунд до моего ухода, из-за соседнего стола вышла эффектная брюнетка – эдакая лермонтовская героиня. Не помню, не видел, не до неё было, однако припустился, якобы за ней. Так выглядело со стороны. Тут же, встали её джигиты, и с возмущением на лицах твёрдо направились вслед. Распознав мгновенно их намеренья, наши «командос» мгновенно вскачили с мест и во всеоружии пристроились двигаться с тыла -- подстраховать нетерпеливого гостя, пожелавшего поволочиться за местной красоткой. Позади всех поспешал кафедральный «Рембо», смело включаясь в свалившийся с неба спектакль. Он всегда ценил документальный театр и был прелестным рассказчиком.

Памятный отель в Приэльбрусье

Увлекаемый любопытством прозаик не выражал удивления по поводу странного поведения подопечного. Не смутил воспитателя и шальной мотив импульсивного поступка сотрудника в местах строгих правил. Мадам, дескать, того стоила. Босса изумило, конечно, другое: с какой приветливой доброжелательностью наши «гарды» стали отвлекать по ходу движения соседских джигитов, давая возможность увлёкшемуся гостю осуществить свои прорывающиеся кавалерские намерения! Они начали сходу травить землякам какие-то забавные байки, одновременно объясняя, что их гость ни коем образом не претендует на княгиню со стороны.

-- Заезжий хохмач-очкарик состоит под контролем; может быть, по широте благодушия лишь просвистит безобидный комплимент красавице, так что с того?

Чем бы всё закончиось – неизвестно, имей сценарий-экспромт логическое продолжение. Однако читателю уже почти известна реальная развязка.

Каково же было удивление в тот миг всех преследующих, а моё – по сей день, когда догнав даму, я оказывается, чуть ли не руками попридержал её в узком проходе, не удостоив вниманием, решительно отодвинул в сторону, обогнал и стремглав выбежал через вестибюль из гостинницы! Блаженно верю, что, пожалуй, так примерно и было в те часы несравненного всплеска, переливающегося через край «экспериментального» вдохновения!

Александр Попелянский. Ноябрь 2010 г.